Павел Титов

Сон куклы

I.

Ее звали Охеахей. Пространство, поделенное на многоцветные ячейки, причудливо закручено, прихотливо-стильно деформировано. Чувство, если попытается обнять извивы пространства Охеахей, будет разнозначно поражено и взволнованно. Его окатит внезапным весельем, словно теплым слепым дождем, а затем остановит потрясающим откровением. Носитель чувств, вторгшийся в царство Охеахей, замрет с благодарным трепетом и не заметит, как разверзнется под его ногами воронка радужной страсти...

Буннатр его звали... Когда мрак порождает серое, то кажется этот цвет ошеломляюще-светлым. Из-за черного занавеса пространства появляется волк-альбинос. Он держит путь к серым конструкциям многоэтажек, кажущимся издалека игрушечными и не страшными, но, без сомнения, способными раздавить любого, кто шагнет под их сень.

Они встретились. Вспышка энергии, возникшая при их контакте, потрясла Великий Разум, все его лица удивленно повернулись в их сторону, все чувства, как зрители к арене гладиаторов, устремились к ним.

Она и он. Кто-нибудь когда-нибудь видел вторую половину лица Януса? Попытке вытянуть ее из мрака воспрепятствуют упругие, тянущиеся словно резина, разноцветные ленты Хаоса. Маленьким, сугубообусловленным человечкам, суетящимся в серых городах Буннатра, начали сниться сны, навеваемые Охеахей. Маленькому человечку захотелось целиком лицезреть Януса. Но когда за прекрасным ликом начинают тянуться попугайские ленты, человечек пугается накатившего на него веселья и ранее не испытанной удали. Он закрывает на замок: и веселье, и удаль. Он обрубает цветные ленты. Иначе и быть не может. Иначе Охеахей победит Буннатра: разрушится серый строгий город, погибнет маленький человечек, сметенный стихией разгульных цветов, по иронии судьбы вызванной им же.

Охеахей одержит верх... Этого очень бы хотел Буннатр, старый, пресыщенный, оскудевший. Он мечтал отдаться прекрасному буйству юной Охеахей. Для этого с ее стороны требовалось так мало — всего лишь победить его. Буннатр страстно желал, чтоб победила она. Для этого требовалось драться, забыв о пощаде и жалости. Она малодушничала, продлевая их противостояние — что ж, она любила его не меньше, чем он ее. О единстве не могло быть и речи: пляшущее радужное пространство мгновенно слизало бы серые города. Охеахей медлила, и сила ее уходила капля за каплей, давая новую жизнь черно-серому миру.

Раненые незавершенностью и промедлением, они сошлись в решительной схватке. Охеахей выпустила из себя благоухающее многоцветье, Буннатр мгновенно принялся штриховать его, опираясь на свой богатейший опыт дизайнера и графика. Сущность жизни, выраженная Охеахей, под воздействием Буннатра стала наливаться черным и серым.

II.

Родился Город. Его дома удручали одинаковой серостью. Унылые подстриженные деревья, казалось, уже устали молить о пощаде. Дуэль Буннатра и Охеахей продолжалась — и у города возникло окружение в виде молчаливо обступившей его толпы облупленных и перекосившихся частных домиков, а еще через одно взаимодействие появилась история. Город и его история состоялись довольно парадоксально и противоречиво. Ничего удивительного, если вспомнить, чьим совместным плодом стала эта грёза. Охеахей, в отличие от Буннатра, педантизмом не страдала и, не растрачиваясь на мелкие детали, произвела главный образ.

По улицам города пошла девушка.

Буннатр насмешливо улыбнулся. Его враг и любовница слишком поспешила с созданием своей центральной фигуры. И вот результат: девушка чувствует себя чужой в сером холодном городе. У нее есть семья, друзья, окружение на работе, но все они словно статуи рядом с ней, живой. Каждый день тысячи людей проходят мимо, с десятком из них она вступает в какие-то отношения, но ей никуда не деться от пустоты, математически определенной Буннатром. Она никогда не найдет в этих людях то, что ищет.

Девушка начинает мечтать. Ее мечты — эхо грёз Охеахей — заставляют Буннатра недовольно нахмуриться.

III.

Их было двое — тех, кого она любила и с которыми встречалась по ночам. Ей плохо давалось умение спать. Подолгу таращилась она в темный потолок, дожидаясь, пока сожительствующие с ней люди наговорятся по телефону, насмотрятся телевизоров и улягутся по кроватям. Когда серый город, истощив себя суетой, наконец отключался, дверь комнаты, в которой пыталась уснуть девушка, распахивалась без чьей-либо помощи, открывая зовущий свет.

Ей не приходилось далеко идти. Едва ступив за дверь собственной комнаты, она оказывалась посреди города. Но какого! Отнюдь не серого. Нельзя сказать, что город напоминал расцвеченную мультяшку. Вовсе нет, в нем было много обыкновенного. Достоверного. Сосны, машущие лапами в ладонях теплого ветра. Каменная мостовая, только что облитая весенним дождем. Небольшие двух-, трехэтажные дома, выстроившиеся по улице в ряд. Не серые. По крайней мере, серых домов здесь было мало.

Она шла, а ей навстречу — закадычные друзья: Данька и Грант.

Когда после, днем, ей хотелось увидеть Данькино лицо, она подолгу вглядывалась в зеркало, пряча за спиной волосы, моделируя короткую стрижку. Его голос был очень похож на ее собственный, когда она, вполголоса бормоча себе под нос, вышагивала из угла в угол. Ночью, когда они с Данькой оказывались в одном мире, их наслаждению друг другом не существовало предела. Оно было весьма разнообразным, это ненасытное наслаждение: от малозначащих разговоров и случайных взглядов до телесной близости, которая не разъединяла их души, как это обычно бывает, а соединяло еще крепче.

А Грант? Он содержал то, что не уместилось в Даньку: протест и свободу, резкость и презрение. Она сначала была девушкой Гранта, но очень недолго — пока не познакомилась с его лучшим другом. Как ни странно, после того, как она сменила одного на другого, Грант и Данька и не подумали ругаться из-за девчонки, решив, что дружба дороже.

Они часто гуляли втроем по берегу моря, загорали, плескались в лазурной воде, играли в салки на песчаных дюнах. А вечером ходили в дешевые кафе или на дискотеки или просто прогуливались по ночному шумному городу. Еще они любили гонять на машине Гранта. За руль садился то хозяин, то Данька. Мимо летели пальмы, сосны, акации. Блестело море. Не одна золотая рыбка вынырнула поглядеть на счастливую троицу. Складки известняков, обросшие мхом камни, окруженные садами домики — всё впитывали три пары живых глаз.

А наутро девушка вновь обнаруживала себя в чужом мире, который с полным основанием считался ее настоящей жизнью. От внимательного взгляда Буннатра не могло укрыться, что девушка изо всех сил борется против серого города... против самой себя, живущей в этом городе на такой-то улице в таком-то доме, носящей такую-то фамилию, имеющей таких-то родителей...

Она пыталась вытащить на свет вторую половину лица Януса — вывернуть наружу мир своих грез. Охеахей радовалась, осыпая всю вселенную всполохами — девушке удавалось многое из ее абсурдной задачи. Кто в состоянии поменять игру и реальность? Лишь тот, без сомнения, для кого реальность является всего лишь игрой.

У девушки получалось. Она придумывала. Ее фантазии на глазах меняли серый город. Прежде всего разрушали его. Да, вторая половина лица Януса — это Хаос, но с помощью чего еще можно продолжить жизнь? Фантазии девушки делали маленьких человечков более разными, не такими однотипными, как раньше. Люди острее стали чувствовать счастье и боль. И проявлять их. Увеличилось число преступников и сумасшедших. Больше стало героев и пророков. Началось новое бурное развитие отрицающих друг друга религий.

Девушка мечтала, и взгляд ее порой останавливался на отдельных людях. Эти люди также начинали меняться. Они взлетали в своем развитии на невозможные для них ранее высоты, в них открывались невероятные бездны. Девушка не была волшебницей, она не могла превратить жителей города в тех, о ком мечтала, но по мере роста ее фантазий, в людях увеличивался вес ее грез, в зависимости от последствий, то радуя саму девушку, то безмерно огорчая.

Так продолжалось до тех пор, пока Буннатр, дабы спасти пошатнувшееся положение, не прибег к экстренным мерам. Он решил максимально усилить серый город. Он вложил всего себя, всю свою мощь, талант и знание в укрепление его конструкций.

И девушка заболела. Сказались бессонные ночи. Ее подкосили постоянные стрессы от столкновения с действительностью, чуждой и абсолютно индифферентной к ее горячим иллюзиям. В одну из тяжелых бесконечно тянущихся ночей, когда проход в мир Даньки и Гранта не открылся, она произнесла фразу поражения: «Я должна жить». Она имела в виду: перестать мечтать. Фраза оказалась ключом к незамедлительно последовавшим событиям.

Девушка снова оказалась перед распахнутой дверью в другой мир, но на сей раз там было темно. Она вышла из своей квартиры и в мрачном подъезде столкнулась со своими лучшими друзьями. Но, Боже, что с ними стало! У Даньки на голове выросли огромные флуоресцирующие рога, лицо обезобразилось, приобрело крайне устрашающий вид. Грант громоздился рядом, деформированный и страшный. Девушка вдруг почувствовала ненависть к прежнему возлюбленному, превратившегося в ужасное чудовище. Ее наполнил страх. Она испугалась, что чудовище убьет ее, а если даже и пощадит, то наверняка не отпустит. Ей никогда, никогда не убежать от него!.. Изо всей силы она ударила его по лицу. Монстр, ранее бывший Данькой, упал, но через минуту снова поднялся на ноги. От его лица, ставшего еще более уродливым, девушку чуть не вырвало. Она в отчаянии снова ударила чудовище, а потом еще и еще. Но он больше не падал, а лишь шатался. Она заметила, что помимо уродства в нем созрела еще и злость. Вот он сделал шаг к ней и занес руку для удара... Завизжав от страха, девушка кинулась назад в свою квартиру и заперла дверь на оба замка. Постояла, прислушиваясь. Из-за двери не доносилось ни звука. У нее, обессиленной от страха и отвращения, закружилась голова. Сделав несколько нетвердых шагов, она рухнула на кровать.

Охеахей в ужасе осознала, что ей нанесен смертельный удар. Требовалась немедленная реакция, иначе все кончено. И она вложила всю себя, всю свою любовь и ненависть, всю покорность и буйство в следующий порыв прорабатываемого образа.

Девушка проснулась, крича от страха, думая, что ей приснился кошмар. Обуревающие ее чувства, воспринимаемые от Охеахей, мало подходили для игрушки, которой она по сути являлась. Девушке казалось, что она сейчас же должна умереть или... или немедленно стать богом! Ее душу разрывало на части потоком абсолютно невыразимого нечто. В чем она больше всего нуждалась? Она не понимала. Однако, надо было что-то делать, чтобы смочь пережить эту ночь. Она стала поспешно одеваться, чтобы выйти на улицу и зашагать по ночному серому городу, который наутро, сделай она это, не был бы уже таким серым... Но вдруг раздалась резкая, как удар, трель телефона. «Это Данька, — шепнули горячие губы. — Наконец-то все получилось, как я хотела!»

— Это ты? — разочарованно протянула она, услышав голос однокурсника.

Он что-то говорил. Она слушала вполуха, а в душе ее поднимался черный гнев. На Даньку. Подлого предателя.

— Да, я пойду с тобой завтра на день рождения, — расслышала она свой собственный голос и с удивлением подумала: «О чем это я?»

Вечером следующего дня однокурсник, который, кстати, нравился ее родителям, зашел за ней на день рождения их общего приятеля. Ее чувства были до предела опустошены, и она только порадовалась, что кто-то поможет ей хоть на время спрятаться от себя самой.

Ту и много последующих ночей она спала совершенно спокойно. Прошло не меньше месяца, когда она снова обнаружила себя входящей в иной мир, но уже без прежнего энтузиазма — предыдущую ночь она провела в объятиях однокурсника практически без сна и сегодня весьма нуждалась в отдыхе.

Из своей комнаты девушка попала в какую-то другую. Темную, неприветливую. В дальнем конце комнаты что-то светилось. Она подошла ближе и увидела — Данька! Он спал в чем-то наподобие увеличенной детской кроватки. С болезненно забившимся сердцем она принялась трясти его, чтоб разбудить, и вдруг обнаружила, что он маленький. Как новорожденный младенец.

В растерянности она взяла его на руки, чтоб детальнее рассмотреть. Она ахнула, не веря глазам: перед ней была кукла! Ее Данька, ее мечта, единственный идеал — всего лишь кукла? Руки девушки брезгливо разжались, игрушка упала на кровать. Гордо подняв голову, она вышла из комнаты, напоследок хлопнув дверью.

Через год девушка и ее однокурсник поженились.

IV.

Буннатр грустно взирал на свою маленькую любимую игрушку. Победа для него означала очередное поражение. Его серый город приобрел дополнительную мощь конструкций, и когда-то появится сила, способная его разломать? Когда-то. Это он твердо знал. Он снова взглянул на куклу: по инерции мечтающую о чем-то ночами девушку. Ему вдруг захотелось смять ее, сломать, уничтожить. Ведь она воплощала крах и гибель Охеахей. Он так любил Охеахей... Он так хотел умереть, а вынужден был убить ее. Буннатр остановил свой порыв к разрушению.

Если бы он был человеком, то наверное бы заплакал. Или, затянувшись сигаретой и подняв воротник, вышел бы под дождь... Когда-то он был человеком. И человеком тоже. Но очень давно. Так давно, что смысла не имело говорить о сроках. Вообще, все уже давно потеряло всякий смысл, потому что просто исчезло. Все, кроме одиночества и иллюзий.

Сначала исчез человек, а потом и само человечество, превратившись скорее в понятие, чем в феномен — в Разум. Начав с органики, продолжившись на кремниевых микросхемах, впоследствии Разум освоил все виды носителей, вплоть до совокупности звездных тел и незримых атомов. Разум разросся, дифференцировался, обозначился и разлился повсюду. Разум жил.

Его жизнь состояла из грез-иллюзий, проявляющихся как феномены для тех, кто являлся частью этих иллюзий. Тот, кто живет в мыслях, лишь в них и реален.

Буннатр когда-то был человеком. Но вряд ли это заслуживало отдельного воспоминания. Он мог вспомнить, как окончательно отказался от физиологического функционирования: перестал питаться, двигаться, заниматься сексом. Он оставил себе лишь мозг, покачивающийся в сладостной паутине иллюзорной реальности, а затем... в огромной биокибернетической системе в одной из крошечных ячеек осталась лишь память о конкретной личности. Буннатр когда-то был человеком. Он был многими людьми. И людьми тоже...

Он продолжал думать о решающем поединке с Охеахей, выразившемся в поступке девушки. Буннатра наполняло чувство досады: она бросила Даньку, который так напоминал Буннатру самого себя! Бросила такую шикарную совершенную модель ради наспех сляпанной абсолютно не проработанной куклы! Что ж, напомнил он сам себе, не стоило ожидать от нее многого, ведь она — всего лишь игрушка.

Он стар. Скоро ли ему снова удастся встретить любовь и достойного соперника в одном лице? И не постигнет ли новую избранницу участь Охеахей? «Эх, — сказал себе Буннтар, — стоило чуть-чуть нарушить правила и подсказать малышке самую малость».

А ведь он хотел сделать это. И сейчас он запоздало попросил, обращаясь, вероятно, к кому-то в будущем:

— Не предавай мечты, девчонка!