Я вышел от прогнавшей меня дамы и долго слонялся по улицам. Метро уже не работало. Я мог бы добраться на такси до остановки электрички и поехать домой, но сердце рвалось напополам, а желудок или скорее мозг требовал новых алкогольных возлияний. Не знаю, каким образом оказался на Бульварном кольце и побрел по нему, кидая хмурые завистливые взгляды на редкие парочки. Дождь давно кончился, но в рукава моей крутки задувал промозглый ветер. Однако я не замечал его, разгоряченный спиртным. Впереди замаячил силуэт девушки. Я догнал ее и предложил:

— Девушка, можно с Вами познакомиться? Меня зовут Женя.

— Дурацкое имя! — фыркнула она и ускорила шаг.

— Точно, — подтвердил я, как Бивис в диалоге с Батхедом, и по аналогии тут же захотелось продолжить: «Точно — дерьмо!»

От наглости этой дамочки я прямо-таки сел на лавку и минут пять занимался тем, что курил. Затем принял твердое решение продлить увеселительную программу и бодро встал. Ноги принесли меня в какой-то ночной кабак, мне там не понравилось, прежде всего из-за цен, но я все же взял бутылку вина и принялся активно отдыхать, выразительно поглядывая на парочку девушек — единственных представительниц слабого пола в маленьком прокуренном зале. Девушки наверное меня не так поняли или устали ждать, когда я сам к ним подплыву, и слиняли.

Я еще долго высиживал неизвестно чего, а потом мне стало плохо, я пошел на воздух и там очистил желудок, основательно притравленный за сегодняшний день. Попросту — проблевался.

Утром я очнулся от зверского холода и обнаружил, что лежу на лавке, свернувшись калачиком. Начинался дождь. Я залез в потайной карман и вздохнул с облегчением: деньги, паспорт и проездной оказались на месте. Медленно переставляя ноги, как тяжело больной, я побрел по бульвару в ту сторону, где, как мне казалось, находится метро. Я вообще-то не алкоголик и не признаю того, чтоб похмеляться, но сегодня пришлось сделать исключение, так как меня сотрясал озноб, и едва на глаза попался ларек, я тут же прикупил там сто грамм. И не зря. По телу тут же разлилось тепло, а желудок ожил, требуя пищи. Моему ищущему взору открылись стеклянные стены кафе, и я ринулся внутрь. Вышел я оттуда почти нормальным человеком и решил не ехать сразу на работу, а сначала прогуляться, проветриться, подозреваю, от меня сильно разило перегаром. К тому же до начала рабочего дня оставалось почти два часа.

Я пребывал в странном состоянии: тягостном и одновременно легком. Спешащие мимо прохожие воспринимались мною словно на большом удалении и от того казались нереальными, оглушающий шум машин стих, перестав тревожить. Ушли бесконечные надоедливые мысли, и от этого я, опустошенный физически, обрел душевный покой и уверенность в себе, которых мне постоянно не хватает в трезвом состоянии.

Шагая по Садовому кольцу, я решил зайти в попавшийся по пути гастроном, чтоб купить там для освежения дыхания жвачки или «тик-таков». Дождь, совсем уж было стихший, вновь заморосил, и мне не терпелось укрыться в теплом помещении. В дверях я столкнулся с женщиной в элегантном бежевом костюмчике. Галантно распахивая перед ней дверь, я невольно обратил внимание на то, как легко она одета — приталенный пиджачок был с коротким рукавом, а на голых ногах не было колготок. Я скользнул взглядом ниже, и сердце гулко забилось: дама оказалась босиком! Она стояла посреди лужицы, образовавшейся на пороге, в которой до половины утонул мой левый ботинок, и не проваливалась в нее! Вода словно отталкивала от своей поверхности ее розовые ступни, и женщина парила над грязной лужей вопреки всем законам физики и здравого смысла.

— Люся? — прошептал я слабо и просительно, продолжая удерживать дверь открытой.

Ее спина, обтянутая тонкой тканью, слабо вздрогнула, кончики прямых темных волос, на которых, кстати, не было ни дождинки, коротко подскочили и вновь упали на плечи. Она сделала шаг, босой ногой переступая порог, но тут я заорал так, что у самого в ушах зазвенело:

— Люська!!

И тогда она повернулась ко мне. Я стоял, вытаращившись, и не мог поверить, не мог понять: она это или не она? Босая девушка, отчего-то не проваливающаяся в лужу, была слишком красива. Ее лицо поражало яркостью, чистая ровная кожа словно светилась изнутри. Я вспомнил, что у Люси на щеках и под глазами было несколько родинок, а у той, с кем я столкнулся в дверях магазина не было ни малейшего пятнышка, значит, это не она. Такое светлое лицо, и при взгляде на нее словно током бьет — не ее лицо. И вдруг меня осенило четким пронзительным пониманием, что передо мной моя Люська! Немножко постранневшая, как будто очищенная, упрощенная, как персонаж мультфильма, но она, точно она!

— Не уходи, — попросил я и повторил одними губами. — Не убегай...

— Молодой человек! — раздался окрик из-за спины. — Разрешите пройти! Встал, как столб...

Меня толкнули, и я, вытянув вперед руки, повалился на загадочную девушку, так похожую на мою Люсю. Но в следующий момент сознание зачеркнула ослепительная боль.

Пришел в себя я сидящим на грязной мостовой спиной прислоненным к стене. По-видимому, я недолго пребывал без сознания, потому что склонившийся надо мной круглолицый мужчина крикнул кому-то через плечо:

— Может быть не надо Скорую!.. Вам плохо? — спросил он, обращаясь ко мне.

Да, мне было плохо. И больше всего от того, что меня угораздило попасть в такую дурацкую ситуацию. Спать на лавочке — это еще ладно, ловить глюки — такое тоже бывает, но грохаться в обморок — это уже черечсур. Никогда еще, ни на единый миг в жизни не приходилось мне терять сознания, хотя поводы были. Особенно хорошо помню один случай, приключившийся со мной в детстве, когда я упал с дерева. Лежал на спине и не мог сделать ни единого вздоха, настолько было больно. Вместо того, чтобы потерять сознание и предоставить телу самому о себе заботиться, я лежал в тисках неимоверной боли и вдруг осознал, что могу умереть здесь. Я сказал себе, что мне нужно не только дышать, мне нужно подниматься и выбираться из этого леса, иначе меня могут очень долго здесь не найти. Когда я делал первый вдох, весь мир взорвался у меня перед глазами. Но я не потерял сознания. Ни в тот момент, ни после, когда тащился по лесу с окровавленной башкой. Врачи потом нашли у меня легкое сотрясение и перелом двух ребер...

Участие обступивших человек вызвало во мне злость и раздражение. Отмахнувшись от протянутых, намеревающихся оказать мне поддержку, рук, я поднялся и, не ответив ни на один вопрос, побрел по улице к большой красной букве М. И остановился, не сделав и десяти шагов. Господи, как же я забыл о ней! Медленно-медленно я поворачивал голову, словно шея моя была на несмазанных шарнирах. Пристальным взглядом уставился на дверь, где краской были выведены часы открытия-закрытия. Перед дверью чернела все та же грязная лужица, испятнанная дождевой моросью, но на ее маслянистой поверхности не стояли, аки на столе, две босые розовые ножки. В голове мелькнула мысль: «Может быть так и сходят с ума?» Но промелькнула она слишком быстро, не заострив на себе внимания. Я ринулся в магазин и там, неуклюже наступая на чужие ноги, задевая покупателей, искал ее, девушку в легком льняном костюмчике. Или в шортах и белых кроссовках. Мне было все равно во что она одета. Я был уверен, что узнаю ее хоть со спины, хоть издалека и в каком угодно наряде, не смотря на то, что очки у меня стали мокрыми и грязными. Как настоящий психопат, я битый час носился по магазину, вглядывался в лица, а кончилось это ничем. Даже не возбудил внимания у толстых равнодушных продавщиц.

На работу я не пошел: к черту всё! И даже звонить туда не стал. Я был грязен, дрожал с перепоя, нуждался в теплой ванной и чистой постели. Мне хотелось одного — побыстрей провалиться в сон и больше ни о чем не думать. Едва ко мне пришло решение махнуть рукой на свои рабочие обязанности, солнце разорвало тучи, и поскучневшая мокрая Москва ожила снова и облегченно вздохнула.

Дома за мной ухаживала заботливая мама. Она же звонила на работу сообщить моему шефу, что я болен. Сидя возле меня в глубоком кресле и придерживая возле уха трубку, она укоризненно качала головой, и мне было стыдно за свои ночные похождения, но не очень, потому что больше всего на свете я хотел спать.

Проснулся я поздними сумерками, часов около девяти от шума приближающейся грозы. Вытер с лица обильный пот и, скинув душащее байковое одеяло, подошел к окну. Распахнув его, с наслаждение подставил лицо влажному ветру. Узкая тревожаще-багровая полоска заката настроила душу на мятежный лад и позвала в неведомые грозные дали. Издали донеслись перекаты грома, и мое сердце возбужденно забилось. Вглядываясь в быстро темнеющее небо, я ждал сладостного продолжения — молнии. Я всегда любил молнии, эти гигантские небесные существа, эти разломы бытия, трещины в реальности, из которых прорывается в наш мир божественный свет. Мое восхищение молниями не ослабила даже Люсина смерть. Наоборот, после ее смерти я пришел к выводу, что молнии это не просто красивое явление природы, на которые можно любоваться, а можно не обращать внимания — они больше, чем явление, они наделены властью над нами, способны вмешиваться в нашу жизнь и даже отнимать ее.

Я ждал огненно-голубых разломов в небе, но они все медлили и медлили, хотя гром гремел ближе и ближе. Голова потихоньку начала кружиться, к горлу подступила дурнота... Пришлось лечь. Уже натянув на себя одеяло, я вспомнил, что не закрыл окно. Встать не хватило сил, и я сонно смежил веки.

Снова проснулся я уже глубокой ночью словно бы от толчка. Открыл глаза и замер в испуге. То, что предстало моему взору, было страшно и неописуемо. Это случилось со мной уже не в первый раз, когда, проснувшись среди ночи, я не обнаруживал ни одного знакомого предмета. Ничего, хоть сколько-нибудь похожего на обстановку моей комнаты. То, что открывалось моим глазам, не было пустотой. Новое окружение, увиденное мной, было более чем плотным, оно состояло из каких-то выпуклостей, ячеек, моментов перехода из тьмы в свет. Движущиеся полутени наступали на меня, надвигались, стучась в мой мозг, как в закрытую дверь и требовали: «Осмысли! Увидь! Сейчас перед тобой истинная реальность, а не тот дневной обман, который ежедневно скармливается твоему обманутому мозгу!» Но я боялся не только осмысливать, мне невмоготу было одно лишь продожение этого зрелища. Я мотал головой, с усилием сжимал и разжимал веки, бил кулаком по одеялу и мысленно умолял привычный мир вернуться ко мне.

В ту тяжелую ночь, когда вчерашнее алкогольное отравление дополнилось разыгравшейся простудой, со мной произошло то же самое. Я долго лежал в постели, холодея от ужаса, надеясь, что наваждение сейчас схлынет. Но оно не уходило. Разум и неведомое — враги-антагонисты. Тяга к получению знаний и раскрытию тайн объясняется склонностью разума вести войну с неведомым. Разум — наивысшее, чистое воплощение агрессивности, и его можно понять, ведь если он проиграет неведомому, не сможет осмыслить его, то есть, как зверя в клетку, заключить в рамки понятий, то его ждет смерть, а человека — помешательство.

Я лежал, пялясь в открывшийся мне по-новому мир и умирал от страха до тех пор, пока мой разум не принял решение о защите и не стал натягивать на неописуемые тени и выпуклости привычный мир, как резиновую маску, изображающее человеческое лицо, на лик демонического бога. Я замотал головой, зажмурился и снова открыл глаза. О, наконец-то! Мир вернулся. В темноте комнаты, разрежаемой электрическим светом с улицы, проглядывали милые привычные очертания мебельной стенки и телевизора.

Я встал, захлопнул окно и прошел на кухню выпить таблетку аспирина. Тело терзал жар, а под черепной коробкой лихо долбили маленькие молоточки. Усевшись за кухонный стол, я пытался осмыслить только что увиденное. Теперь мне стало интересно, а тогда — нисколько, просто страшно. Два года назад я посмотрел «Матрицу» с Киану Ривзом, и этот фильм «разбередил старые раны» — напомнил о странных ночных прозрениях. Благодаря технарскому образованию мне дано сопоставлять и анализировать, так вот: мир, в котором мы живем, всегда казался мне слегка ненастоящим, уж больно много в нем вопиющих противоречий. Что, например, я видел несколько минут назад? Простуда не повод для галлюцинаций, и вообще, я ненавижу слово галлюцинации, уверен, у меня их никогда не бывает. Однако я что-то видел, и мне, чтоб не упасть в опасный водоворот неведомого, пришлось натягивать на него свои привычные представления о мире, как резиновую пленку с нарисованными картинками.

Я много раз подмечал — мир полон нелепостей, мы сталкиваемся с ними на каждом шагу, нужно лишь взять себе за труд иногда задумываться. Наш мир похож на программу с множеством недоделанных функций-ловушек, в которые то и дело проваливаешься, а затем поскорее выбираешься на старое отработанное русло. Я во многом согласен с идеями «Матрицы» и хочу выразить свое отношение к обыденному мировосприятию такими словами: «Ох и дурят нашего брата!» Дурят и будут дурить, Киану Ривза на них нет! Знать бы, кто они и зачем им это надо.

Я скептически усмехнулся, понимая, что ответ на этот вопрос мне не получить никогда.

Отворяя дверь спальни, я порадовался, что додумался включить ночник — теперь не надо будет ощупью добираться до кровати. Но перешагнув порог, остолбенел. Свет, разлившийся по комнате, не имел никакого отношения к электричеству.

В кресле сидела девушка. Неяркий свет теплого желтого оттенка исходил от нее. От ее лица, платья, от ее волос, как ни странно, черных. Желтый свет от черных прямых полос...

Я плотно затворил дверь и привалился к ней спиной. Первое, что мне пришло в голову — нельзя позволить матери зайти сюда. Больше я ничего не боялся. я знал, кто она, та, что сидит в кресле. Но я молчал потому что... а что можно было спросить в такой ситуации? Сразу же оставил глупую затею придумывать какие-то фразы. Не каждый день ко мне являлись умершие люди, да еще и с сиянием вокруг тела, но раз уж она здесь, то не для того, чтоб выслушивать глупые вопросы. И она заговорила сама:

— Открой окно.

Это был совершенно Люсин голос! Он пробудил меня, всколыхнул и поднял на нервной волне все чувства.

— Люся... — я сделал движение ей настречу.

— Открой окно!

А вот это было сказано уже совсем по-другому. Тем же голосы, но все же уже не Люсиным. Моей подруге никогда бы не хватило жесткости и властности, чтоб одномоментно подчинить меня себе. Моя воля подогнулась, как резиновый шланг. Не в силах ослушаться или промедлить, я исполнил приказание и повернулся к девушке. Она встала из кресла и сделал шаг ко мне.

— Отойди в сторону! — вновь приказало существо голосом моей умершей знакомой. Я понял, что сейчас эта девушка, кем бы она ни была, снова покинет меня, а я останусь и буду бесплодно терзаться, пытаясь понять, что происходит. Этого я не мог допустить.

— Люся, это ты? — я протянул к девушке руку, но она поспешно отскочила назад.

— Куда ты? — умоляющим шепотом обратился к ней я.

— Не трогай меня! Не прикасайся ко мне!

Но она опоздала. Я уже настиг ее.

И в этот момент невыносимая резкая боль пронзила меня от корней волос до кончиков пальцев. Теряя сознание, я рухнул на кровать...